Великий Князь Константин Константинович: „Царь Иудейский“

ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ

К торжественному собранию по поводу 100-летия со дня рождения Великого Князя Константина Константиновича

Пять лет тому назад, в Нью Иорке, умер полковник Петр Васильевич Данильченко, старейший измайловец, носитель как старокадетских, так и вообще воинских традиций и воспоминаний.
В «измайловской келье», как называл Петр Васильевич свою комнату на 2-м этаже громадного дома на Риверсайд Драйв – все дышало дорогими русскому сердцу воспоминаниями. Со стен этой комнаты смотрели: писанный масляными красками портрет Императрицы Анны Иоанновны, Основательницы I-го кадетского корпуса, питомцем коего был П.В. Данильченко; портрет Великого Князя Константина Константиновича, группы офицеров – измайловцев и многое другое, говорящее о безвозвратно ушедшем прошлом Российской Империи. Из окна этой «измайловской кельи» открывался широкий вид на Гудзон, на мост Вашингтона и на бесконечную ленту автомобильных огней, текущую вдоль берега величественной реки. Сочетание этого чисто американского пейзажа с портретом Императрицы и с рассказами маститого старца, знавшего лично многих, имена которых сохранит история, - как бы символизировало бесконечность, все уносящей с собой, жизни.

Петру Васильевичу было, что рассказать; рассказывать он умел, и, например, его повествование о том, как он, по поручению Великого Князя Константина Константиновича, осуществил труднейшую и сложнейшую постановку «Царя Иудейского», - изобиловало самыми любопытными историческими и бытовыми подробностями, которые представляли собой ценнейший исторический материал.

К счастью материал этот не пропал и не рассеялся. П.В. Данильченко, с мужеством старого кадета и офицера, смотревший в глаза надвигающейся смерти, - оставил, в предвидении сотой годовщины со дня рождения В.К. Константина Константиновича, свои воспоминания о нем, предпослав им короткое и трогательное предисловие. В этом предисловии он, в частности писал: «Столетие со дня рождения Великого Князя Константина Константиновича наступит только в 1958 году, и я не смею предполагать, что сам я доживу до этого юбилея; все-же, имею непреодолимое желание воодушевить тех кто проживет дольше меня и, почитая Великого Князя, добровольно поможет нам инициаторам – достойно ознаменовать (этот) юбилей.»

Теперь, когда Общекадетское Объединение старается посильно отметить этот юбилей, - более чем уместно, с чувством благодарности вспомнить старого кадета, который на пороге смерти, в совершенно бескорыстном рвении к памяти Великого Князя, думал о нем и старался закрепить облик его в памяти потомства. Старый кадетский закал со всей яркостью проявился в этом умонастроении покойного П.В. Данильченко!

Старые кадеты, пережившие своего славного однокашника П.В. Данильченко, постараются опубликовать его воспоминания. Теперь же рассказывая о «лебединой песне» августейшего поэта, - драме «Царь Иудейский», сценически воплощенной с помощью П.В. Данильченко, мы используем его рассказ и тем самым, хотя бы частично, исполним его предсмертное желание.

Двадцать пять лет работал августейший поэт К.Р. над своим лучшим произведением драмой-мистерией «Царь Иудейский». В это произведение он действительно вложил «все порывы пламенной души» весь религиозный пафос, все свое глубокое проникновение в величайшую мировую тайну, преобразившую весь мир и давшую ему великое, новое упование, новую надежду.

Последний акт драмы заканчивается монологом Иосифа Аримафейского, в котором с исключительной поэтической силой выражена ликующая и славящая Господа христианская душа, потрясенная совершившимся чудом:

Тебе, Воскресшему, благодаренье!
Минула ночь, и новая заря
Да знаменует миру обновленье,
В сердцах людей любовию горя.
Храните Господа с небес
И пойте непрестанно:
Исполнен мир Его чудес
И славы несказанной.
Хвалите Господа с небес
И славьте человеки!
Воскрес Христос! Христос Воскрес!
И смерть попрал навеки.

Этими словами, взволнованный Великий Князь окончил чтение своей драмы на одном из «Измайловских Досугов» в 1912 году. «Чтение началось ровно в 8 часов вечера и, имея десятиминутный перерыв, закончилось около 12 часов ночи. Собралось на этот Досуг не 50 или 60 человек, как бывало обычно, а свыше 120 и все, с затаенным вниманием, слушали чтение автора, выразив полный восторг от нового творчества Великого Князя... Великий Князь читал свою пьесу с необычайной искренностью, а это и захватывало всю аудиторию. В библиотечной комнате, где происходило чтение, была такая изумительная тишина, что это захватывало и волновало всех» – рассказывает П.В. Данильченко.

После этого чтения началась энергичная подготовка постановки пьесы на сцене одного из придворных театров.

Вот как П.В. Данильченко описывает генеральную репетицию, на которой Великий Князь, исполнявший роль Иосифа Аримафейского не участвовал из-за болезни, а его роль играл артист Медведев: «Началось, как бы священнодействие. Дивная музыка А.К. Глазунова, да еще в исполнении прекрасного императорского оркестра, заставила публику забыть все житейское и приковать внимание к тому, что передает сцена. Перед окончанием музыкального «вступления» невидимый публике хор Его Высочества Князя Иоанна Константиновича, дополняя музыку, дорисовал момент торжественного входа Иисуса Христа в Иерусалим и отдельные голоса, по замыслу Глазунова, усиливали момент: «Благословен Давидов сын!» «Осанна! Осанна! Царь Израилев, грядущий во имя Господа!» «Осанна в вышних».
По свидетельству П.В. Данильченко, во все время спектакля напряженное чувство религиозного подъема не оставляло зрителей.

На этой репетиции присутствовала супруга Великого Князя, Вел. Княгиня Елисавета Маврикиевна с семьей. Вернувшись из театра, она рассказала, остававшемуся дома, Великому Князю о восторге зрителей.
Поэтому, когда П.В. Данильченко явился к нему с докладом, Великий Князь его обнял, поцеловал и растроганно благодарил.

Князь Игорь Константинович в роли Руфа
9-го января 1914 года, в день очередного «Измайловского досуга», «Царь Иудейский» был показан Государю Императору. «Результат многочисленных репетиций к моменту посещения Государя Императора, достиг полной иллюзии и, как оценивали знатоки считался отличным. Действия на сцене передавались в зрительный зал с величайшей искренностью настоящих верующих христиан» - рассказывает П.В. Данильченко.

Госудать Император, человек самой живой и крепкой веры, высокой религиозной настроенности, - глубоко преживал происходящее на сцене. Рассказывают, что в тот момент, когда послышался голос глашатая «Иисус Назареняин, Царь Иудейский!» и гул толпы, сопровождавшей шествие на Голгофу, показал, что шествие приблизилось, все находившиеся на сцене: Иосиф, Никодим, Иоанна, Руф и Вартимей бросились к ограде Иосифова сада и как бы наблюдали, в необыкновенном волнении, происходящее за оградой, - весь зал Эрмитажного театра ощутил потребность приподняться и вместе с действующими лицами заглянуть за изгородь. Государь позже признавался, что это желание испытывал он и сам.

........... И Божий гнев
Не разразился!.. Ангелам небесным
Не повелел Господь слететь на землю.
Из рук злодеев вырвать Иисуса!..
Он ко кресту в Своем венце терновом
Через мгновенье будет пригвожден!..
Обещанным царем он не возсядет
В Сионе...........

Эти слова, в ужасе глядевшего на шествие, Никодима, как бы выражали чувства всего потрясенного зала, забывшего реальную жизнь и полностью захваченного идущим на сцене.

Сколько подлинного и глубокого трагизма было и в образе последнего российского Самодержца, с глубоким волнением переживавшего трагедию голгофского шествия и неподозревавшего в те дни величия, пышности и великолепия Российской Державы, того, что его самого, в очень близком будущем, ждет своя тягчайшая Голгофа!

«Сколько раз я читал Евангелие - говорил Государь после окончания спектакля – сколько раз присутствовал в церкви на богослужениях страстной недели, но нигде я не переживал страстей Господних так, как сегодня «у вас» в театре. Мне приходилось сильно сдерживать себя, чтобы не расплакаться...»

Такое благостное воздействие пьесы на благочестивые души говорит само за себя. В нем заключается и ответ на возражения против театральной постановки «Царя Иудейского» на сцене и оправдание такой постановки. Раз такая постановка поднимала религиозный дух, раз она будила в сердцах зрителей возвышенные и святые чувства, раз она отрывала их от земли и поднимала к небесам – постановка этой благочестивой драмы вполне оправдана.

Об этом очень красноречиво писал рецензент «Нового Времени» А. Столыпин: «...зрители не удерживали слез, все были потрясены, все были взволнованы. С таким впечатлением нельзя не считаться и прежде всего, ранее всякого разбора и критики, нужно признать, что мы стоим перед новым и значительным литературным событием... Значит у автора были какие то данные, оправдывающие его попытку и освятившие его право; значит, помимо пушкинского стиха, софокловского трагического гения, сильного, как стихия природы, помимо этих исключительных свойств, не доступным талантливым поэтам современности, существует редкое и до сих пор неназванное качество, дающее душу произведению, связывающее его с людьми крепкой связью...

...Пьеса написана с благоговением – вот объяснение ее совершенно исключительной красоты и непобедимого очарования. Как нельзя подделатся под благочестивое письмо древних живописных мастеров, так нельзя нарочно, одним мастерством и талантом, создать то, что создано в области драмы зрелой мудростью и чистым вдохновением сердца, руководившими творчеством К.Р. Это до того чувствуется, это так проникает и замысел в целом и каждую подробность «драмы-молитвы», каковою можно было бы назвать «Царя Иудейского», что доказывать этого не нужно... Любящие Христа, полюбят это приношение Ему, ненавидящие Христа останутся к Нему равнодушны и враждебны – вот единственная критика этого безгранично чистого молитвенного порыва ...»

Все это исключительно справедливо. Многие и страшные десятилетия протекли со дня постановки на сцене Эрмитажного театра «драмы-молитвы» царственного поэта. В корне изменился мир и изменились люди, но лебединая песня прекрасного лебедя из царской лебединой стаи, прдолжает с такой же силой, как много лет тому назад, трогать человеческие сердца, мягчить их и рождать в них ощущения и чувства столь непохожие на те, которыми теперь живет мир.

Придет час, когда дрогнет непроглядная мгла, охватывающая сейчас русскую землю. Придет час, когда, освободившись от страшного наваждения, русские люди вернутся в свой отчий дом и найдут там непревзойденные духовные ценности, созданные поколениями лучших русских людей. Среди них, не последнее место займет и та благочестивая драма К.Р., которая когда-то так трогала и волновала последнего российского венценосца.

Иосиф Аримафейский в исполнении Великого Князя Константина Константиновича
Г. Месняев
«Россия», 31 Октября 1958г., New York

Князья Константин и Игорь исполнявшие роли „Префекта“ и „Руфа“
ПУТИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ
А.К. Глазунов
В конце 1912 года ко мне в Консерваторию пришли два очень восторженно настроенных лица, а именно капитан Л.-Г. Измайловского полка Петр Вас.Данильченко и режиссер Ник.Ник. Арбатов. П.В. Данильченко стал мне объяснять, что Великий Князь Конст.Конст. (он же К.Р.) написал превосходную драму на библейский сюжет «Царь Иудейский», которую кружок любителей-офицеров, так называемый «Измайловский досуг», желает своими силами поставить в театре Эрмитажа при участии самого Великого Князя. Режиссировать приглашен Н.Н. Арбатов. Капитан Данильченко от имени Великого Князя просил меня написать музыкальную иллюстрацию к драме. Я подумал – «опять это мелодекламация», но, вслушиваясь в подробности разработки трогательного эпизода, я стал внимательно слушать. Он рассказал мне, что автор драмы предусмотрел все возможности с цензурным вмешательством и сделал так, что Сам Христос в продолжении всей драмы не появляется на сцене, но действующие лица Его видят, тогда как, напр., в драме «Парсифаль» герой все время виден на сцене, отчего так трудно было получить разрешение на ее постановку. Посетители оставили мне печатный оттиск драмы «Царь Иудейский». Я просил их обождать с окончательным ответом, предупреждая, что к работе раньше лета 1913 года я не смогу приступить и сочинять музыки. Между Консерваторскими занятиями я начал думать о вступлении к драме и о характеристике Христа... Перед тем, как начать оркестрировать, я хотел повидаться с Великим Князем, и свидание состоялось вскоре в Павловском дворце. Я ему сыграл свою музыку на фортепьяно, которую он одобрил. К сожалению, из-за недостатка во времени мне не удалось выяснить некоторые детали, главным образом связи декламации с музыкой, и я решил оркестрировать так, чтобы моя музыка была приспособлена к концертному исполнению, невзирая на сцену, и из-за этого впоследствии были небольшие столкновения. Я руководствовался тем, что из-за недостатка места в театре Эрмитажа все равно не удалось бы поместить оркестр на сцене или под сценой; с большим трудом удалось разместить оркестр в партере, для чего пришлось убавить ряд кресел.
Музыкальная часть с любовью была разучена Придворным оркестром под руководством Гуго Варлиха. Помню репетицию Придворного оркестра, на которой присутствовали мой отец и больной уже А.К. Лядов. Последний чрезвычайно одобрил мою музыку, хваля мои местами резкие диссонансы и найдя, что я сделал большие успехи в смысле новизны музыкальной эволюции...
Драма была тщательно разучена любителями, из которых выделялся Герхен (Пилат), отчасти профессиональный артист. Женский персонал был представлен артистами Александринского театра во главе с Ведринской. На первых же черновых репетициях оказалось, что драма непомерно длинна, и были тотчас же сделаны сокращения с согласия автора, не коснувшиеся музыки. Роль оркестра была не благодарная; он участвовал в начале, немного в середине и в конце. Всей музыки хватало минут на 45, между тем как представление длилось не менее 4-х часов. Великий Князь Константин Константинович, декламируя последний свой монолог под пение хора и аккомпанемент оркестра, прилагал все усилия, чтобы покрыть их, и сам признавался, что на другой день пролежал в постели от усталости. Этот хор в честь Воскресения Христа произвел впечатление на офицеров «Измайловского Досуга», и они нередко вспоминали его в дни похода Великой Войны.

А. К. Глазунов и Н. А. Римский-Корсаков

«Русская мысль» № 3844, 7 сентября 1990